Основу сборника составили тексты докладов, прочитанных в рамках секции “История этнологии и этнографического музееведения” на XI Конгрессе этнологов и антропологов России (Екатеринбург, 2–5 июля 2015 г.). Однако составители не ограничиваются презентацией материалов секции, а прокламируют задачу возобновления традиции “периодических специализированных изданий” (с. 5), посвященных истории этнологии и смежных с ней дисциплин. Таким образом, сборник открывает новую серию “Из истории российской этнографии, этнологии и антропологии”. Следует всячески поддержать и одобрить подобную инициативу. Научное сообщество испытывает потребность в саморефлексии, а наличие респектабельной историографической традиции придает устойчивость самой дисциплине, олицетворяет дисциплинарный Космос/порядок, составляет неотъемлемую часть профессиональной идентичности.

Инициаторы публикации сборника справедливо отмечают назревшую потребность в создании “новых обобщающих монографий об истории российской этнологии, включая ее советский и современный периоды” (с. 5).

Что необходимо для реализации этой задачи? Во-первых, достаточная временнáя дистанция, отделяющая историографа от описываемых событий. Взгляд ученого в этом случае направлен не на актуальную динамику как череду разнокалиберных научных фактов: он нацелен на восприятие общих тенденций и качественных сдвигов. Во-вторых, наличие исследователя (или группы исследователей) со вкусом к изучению истории науки, что предполагает как особую интеллектуальную оптику, так и кропотливый труд по систематизации огромного объема источников и библиографической каталогизации. Немаловажным представляется существование развитой системы профессиональной коммуникации – каналов и площадок для регулярного обсуждения историографических проблем. В-третьих, общая концептуальная канва и конвенциональный язык, обеспечивающие целостность восприятия и описания прошлого.

Историографическая мысль воспроизводит логику развития науки и обобщает ее (науки) эмпирические и теоретические результаты, устанавливает своеобразные хронологические “отсечки” – этапы истории науки. Но историограф, фиксируя степень зрелости профессионального дискурса на том или ином этапе, ведет изложение с позиций сегодняшнего дня, исходя из презумпции знания результата – качественного состояния научной дисциплины здесь и сейчас. Прошлое науки реконструируется таким специфическим образом, дабы обосновать закономерность исторического итога, при этом научная традиция видится как непрерывная, а настоящее – как продолжение лучших сторон прошлого, их качественное улучшение и развитие. А состояние дисциплины в настоящем (степень зрелости и способность к устойчивому развитию), в свою очередь, влияет на восприятие прошлого и определяет его контуры.

Поскольку советская история отечественной этнографии представляет собой завершившийся период, от которого нас отделяет без малого 30 лет, необходимость появления масштабного историографического полотна, отражающего специфику феномена советской науки, более чем назрело. Постсоветский период российской этнологии невозможно более рассматривать как несамостоятельный, транзитный. Транзит завершился, настало время осмыслить качество и специфику современной российской этнологии и антропологии. Однако обобщающий труд по истории советской этнографии до сих пор не появился. Почему?

Историографический бум 1990-х годов строился на негативистских основаниях, сопровождаясь тотальным отрицанием советского наследства в этнографии, пересмотром ее концептуальных оснований, ниспровержением идолов и кумиров. К началу 2000-х годов нигилизм по отношению к советскому периоду отечественной этнологии был преодолен, сменившись попытками его объективного анализа как неотъемлемой части истории цеховой традиции. Ситуативная социоэкономическая стабильность 2000-х обеспечила относительно беспрепятственное развитие научных исследований, в особенности полевых (“возможность ездить в экспедиции практически в любую страну мира” [с. 9]) и расширение их тематики. Открывшиеся перспективы, главным образом в области изучения современности, вытеснили на периферию интерес к прошлому науки.

Наметившееся с начала второго десятилетия XXI в. ухудшение финансово-экономических возможностей, связанных с “полем” и сбором эмпирического материала, парадоксальным образом стимулировало историографические исследования в этнологии. Одним из немногих доступных средств реализации интеллектуальных потребностей для части научного сообщества, не вписавшейся в рынок, вновь становятся книга и архивный документ. В ситуации драматического сжатия материальных возможностей продолжение научных исследований все чаще связывается с аккумулированием и презентацией новых источников по истории российской этнологии различных периодов. Кроме того, можно осторожно предположить, что в истории цеховой традиции, которая при этом изрядно романтизируется, ученые пытаются отыскать точки опоры для кристаллизации трансформирующейся профессиональной идентичности.

Рецензируемый сборник – проявление и продукт возрождающегося интереса к историографическим изысканиям. Он свидетельствует как минимум о наличии группы исследователей, этнологов и антропологов, осознающих неотложную необходимость интенсифицировать профессиональную коммуникацию по вопросам историографии.

Вместе с тем сборник отражает сложности, связанные с перспективами историографического сегмента этнологии и антропологии. Главная проблема – отсутствие единой концептуальной канвы и конвенциональной системы понятий.

В среднюю и позднюю советскую эпоху основу концептуального единства составлял теоретико-методологический конструкт, за которым в историографии справедливо закрепилось наименование “советская теория этноса”. Ее различные интерпретации и классификации базировались на общей системе понятий и жанровых принципов, имели общий методологический исток. Этнические общности, рассматривавшиеся как целостность, во всей совокупности их атрибутов и феноменов, составляли страновую специфику отечественной этнологии в советский период и позволяли возвести генезис этнографии как науки к Н.И. Надеждину и второй четверти XIX в., а истоки ее разыскивать в эпохи более отдаленные, увязывая их с накоплением сведений о народах-этносах. Было сформировано влиятельное коммуникативное пространство для обсуждения историографических проблем: систематически выходил специализированный тематический сборник “Очерки истории русской этнографии, фольклористики и антропологии” (1956–1988).

Эти обстоятельства, а также высокий уровень зрелости, достигнутый этнографией в советскую эпоху, обеспечили успешное развитие историографической мысли и позволили С.А. Токареву отлить в канонические историографические формы историю отечественной этнологии досоветского периода (История русской этнографии. Дооктябрьский период. М., 1966). Впечатляющие достижения советской науки в настоящем питали оптимистическую картину ее прошлого, способствуя формированию историографического мифа о “многовековом” развитии отечественной этнографии.

Современную ситуацию в интеллектуальной сфере вообще и в этнологии – в частности характеризует кризис идентичностей (личностных и профессиональных), теоретико-методологическая разноголосица, нарастающая растерянность перед лицом социальных проблем, ухудшающийся морально-психологический климат. То, что редактор сборника оптимистично определяет как “персонификацию” и “децентрализацию” этнологии, уместнее характеризовать как проявление предельной <em>атомизации</em> научного сообщества, где отсутствуют не только общая повестка (смыслы и ценности), концептуальное единство (пусть в самом широком смысле), единое коммуникативное пространство и конвенциональный язык (что наметилось еще в конце прошлого столетия), но и совместимость на уровне хабитусов (т.е. экзистенциальных оснований личности и личностных стратегий).

Рецензируемый сборник – это россыпь профессионально написанных текстов по истории отечественной этнологии и антропологии, которые характеризуются широким хронологическим (XVIII – начало XXI в.) и проблемно-тематическим (история музейного дела и экспедиционной активности, развитие профессиональной периодики, эволюция научных школ и идей) охватом. Большинство текстов представляют собой очень качественную презентацию и профессиональное комментирование новых архивных (эпистолярных) источников, опубликованных и неопубликованных. Преобладающий жанр статей – научная биография, где выбор героя (среди которых В.В. Богданов, И.Г. Георги, Д.А Золотарев, Д.А. Клеменц, С.В Кокиев, Н.М. Могилянский, Б.М. Соколов, Е.Н. Широкогорова) представляет собой не только отражение историографического научного интереса, но и проявление интеллектуальной и человеческой эмпатии, фактически декларирование профессиональных и личностных ориентиров.

Группирование ученых в любую эпоху имеет одним из своих фундаментальных оснований не только общность проблемно-тематических интересов и предпочтение определенных исследовательских методик, процедур или научного стиля. Немаловажную роль в формировании научных школ и исследовательских коллективов играют психоэмоциональное единство и общность темпераментов. Однако наличие общей концептуальной и морально-ценностной рамки, конвенционального языка, ясных профессиональных ориентиров способны цементировать научное сообщество поверх групповых различий, обеспечивая устойчивое развитие научной (в том числе историографической) мысли.

Без концептуального стержня и/или основополагающей идеи героические усилия почти двух десятков высокопрофессиональных исследователей, направленные на создание историографической коммуникативной площадки, не выглядят успешными. Попытка инициаторов сборника связать разноформатные статьи через хронологическое структурирование и “через научные школы”, научные и образовательные центры, через “знаковые фигуры ученых и преподавателей”, “совместные проекты” кажется натянутой и не слишком удачной.

При отсутствии концептуального единства и конвенционального языка собранные в рецензируемом сборнике статьи и материалы представляют собой классический пример “случайного множества”, фрагменты которого не имеют шансов сложиться в целостную мозаику.