Везде
An Institutional History of Russian Ethnology: A Brief Overview
Table of contents
Annotation Estimate Publication content
References Comments
Share
QR
Metrics
An Institutional History of Russian Ethnology: A Brief Overview
Annotation
PII
S086954150010839-2-1
DOI
10.31857/S086954150010839-2
Publication type
Article
Status
Published
Authors
Boris E. Wiener 
Affiliation: Sociological Institute, Federal Center of Theoretical and Applied Sociology, Russian Academy of Sciences
Address: 24/35–5, Krzhizhanovsky St., Moscow, 117218, Russia
Edition
№4
Pages
150-166
Abstract

This article proposes a periodization scheme for Russian ethnology, taking changes in the institutional structure of the discipline (particularly in research institutions, university departments, and ethnographic museums) as a starting point. Drawing on Richard Whitley’s idea of social institutionalization, I distinguish three stages in the history of Russian ethnology: the imperial stage, including the pre-institutional period (1724–1844) and the period of early institutionalization (1845–1917); the Soviet stage, with periods of voluntary “Marxization” (1917/18–1929/32), elimination of methodological pluralism (1929/32–1953), the Tolstov period (1954–1966/67), and the Bromley period (1966/67–1991); and the post-Soviet stage subdivided into the period of crisis and hope (1992–2004) and the period of thematical and theoretical diversification (since 2005). In my subsequent research and publications, I will be testing this scheme empirically, using statistical data on ethnologists’ thematic preferences in different time periods.

Keywords
Russia, USSR, history of ethnology, history of sociology, sociology of ethnology, sociology of knowledge, sociology of science
Received
21.09.2020
Date of publication
21.09.2020
Number of purchasers
8
Views
467
Readers community rating
0.0 (0 votes)
Cite Download pdf
1 Проблемы периодизации истории научных дисциплин и выделения внутри них различных школ, традиций, направлений, теоретических групп, образующих когнитивную структуру науки, а также изучение социальной институционализации в науке, т.е. возникновения и сохранения формальных структур, объединяющих ученых (например, научных институтов и обществ, университетских департаментов), всегда интересовали социологов науки1. Российские и зарубежные исследователи неоднократно возвращались к обсуждению вопроса о временном членении российской этнологии2. Здесь достаточно обратить внимание читателя на работы нескольких авторов, написанные в разное время (Пыпин 1891; Токарев 1966, Соловей 1998; Vermeulen 2015). Обычно при разработке периодизации ученые привязывают факты к своим субъективным представлениям и не проверяют полученную картину с помощью строгих процедур. Чаще всего в истории и этнологии разбиение на периоды проводится путем сопоставления единиц наблюдения, которые специалист отбирает, руководствуясь личным взглядом на изучаемую реальность. В результате разные исследователи или представители разных исследовательских традиций могут получать сильно расходящиеся схемы. Недавно была предложена еще одна периодизация российской этнологии: “героический” период (1910–1950-е годы), “схоластический” период (1950–1980-е годы) и “кризисный” (или “критический”) период (начиная с рубежа 1980–1990-х годов) (Соколовский 2012: 80–81). Однако пока это, скорее, провозглашение некоторой схемы без необходимой аргументации.
1. Понятия когнитивной и социальной структуры научных дисциплин и социальной институционализации введены британским социологом Ричардом Уитли (Уитли 1980). В данной статье из-за требований к ее объему когнитивный аспект, т.е. содержание научного знания не рассматривается. Необходимо иметь в виду, что история науки не может анализироваться исключительно через развитие научных идей. Например, такое направление в социологии науки, как Science and Technology Studies, сознательно не исследует содержания теорий, которыми занимаются изучаемые в рамках направления ученые и научные организации. Несомненно, правильнее будет, если рассмотрением научных идей различных дисциплин займутся не социологи, а специалисты из соответствующих дисциплин, тем более что даже внутри одной дисциплины присутствует множество теорий, доскональное знание которых неподвластно одному исследователю.

2. Под этнологией в статье понимается дисциплина, которая в России изначально называлась этнографией, а в последнее время ряд специалистов называет ее социальной, культурной или социокультурной антропологией. Далее социальная антропология называется просто антропологией, термин “физическая антропология” употребляется в своем традиционном значении. Здесь я использую термин “этнология” для удобства изложения, а не для полемики со сторонниками иных названий дисциплины.
2 В то же время в социологии науки существует восходящая к Роберту Мертону традиция описывать изучаемые процессы с опорой на статистически проверяемый эмпирический материал (Merton 1938). Корректная формулировка гипотез в таком случае, как указывает австралийский социолог Норман Блейки, требует предварительного анализа контекста, в котором протекают изучаемые процессы, и последовательности этих процессов; т.е. дескриптивное исследование предшествует объяснительному дедуктивному исследованию (Blaikie 2000), в т.ч. использующему количественные методы.
3 Еще одну методологическую идею для понимания связи между периодизацией истории общества и трансформацией корпуса исторических источников, выступающих в качестве “объективированного результата творческой деятельности человека” (Румянцева 2015: 483), предлагает российское источниковедение. Поскольку диссертации по этнологии для их исследователя выступают в качестве источника, то очевидно, что подсчет различий в их тематиках в разные моменты времени дает основания для выстраивания его собственной периодизации дисциплины.
4 В статье предлагается выделить в истории российской этнологии три этапа, каждый из которых подразделяется на несколько периодов3. Конечно, привязка периодов к конкретным годам носит условный характер, поскольку процессы изменения дисциплины многоаспектны и не могут определяться отдельными событиями. Вместе с тем такая привязка вводит временные ориентиры, помогающие исследователям и читателям в позиционировании отдельных эпизодов и процессов в общем потоке развития этнологии.
3. Как правило, типологию – в нашем случае выделение исторических периодов – принято осуществлять на основании одного или нескольких критериев различения, общих для всех выявляемых типов. Однако этот принцип не всегда является обязательным. Например, в экономическом районировании возможно использование “плавающих признаков”, когда районы выделяются по разному набору атрибутов (Смирнягин 1989: 30). В связи с этим в данной работе я не придерживаюсь в разбиении на этапы и периоды какого-то строгого критерия.
5 Статья является первой в планируемом цикле из трех работ, и в ней я описываю дисциплинарный контекст4 существования этнологических учреждений и подразделений в России5. Вторая и третья статьи будут написаны в соавторстве с Константином Сергеевичем Дивисенко. Во второй мы опишем методику сбора данных о 2404 кандидатских и 469 докторских диссертациях по этнологии, защищенных в СССР и ряде постсоветских стран с 1934 по 2016 г., определим их тематику и на основе кластерного анализа временнόго распределения тематик по выделяемым нами этапам и периодам проверим гипотезу о выделяемых нами этапах и периодах в истории российской этнологии. В третьей статье, используя те же сведения, мы с помощью расчета критерия χ2 и анализа таблиц сопряженности проверим, существуют ли статистически значимые различия в развитии этнологии в разных республиках, городах, крупных учреждениях. Обнаружение таких различий явилось бы подтверждением существования разницы между теоретическими ориентациями указанных организационных структур. Материал данной статьи станет основой для формулирования и проверки гипотез о периодизации описываемой дисциплины и присутствии особенностей в тематических интересах этнологических учреждений и подразделений.
4. Взаимосвязь социального контекста и возникающего в нем мышления является предметом социологии знания (Бергер, Лукман 1995: 14).

5. Из-за ограниченного объема статьи в ней не рассматривается материал, относящийся к другим бывшим союзным республикам и постсоветским государствам.
6

Имперский этап в истории русской этнографии (1724–1917)
7 Первый этап охватывает историю русской этнографии до 1917 г., начиная с образования в 1724 г. Академии наук (АН), в которой наука имела еще дисциплинарно недифференцированный характер. Говоря о русской, а не российской этнографии в этот период, я следую традиции, связанной с именами Александра Николаевича Пыпина и Сергея Александровича Токарева6. Именно в это время начинают появляться этнологические подразделения, главным из которых стало созданное в 1845 г. этнографическое отделение Русского географического общества (РГО) (Токарев 1966: 215). Поэтому есть смысл разбить данный этап на два периода, разграниченных этим годом.
6. Они включали в русскую этнографию также украинскую и белорусскую (Пыпин 1891; Токарев 1966: 258–259, 314–318). Это спорный момент, поскольку из украинской этнографии при таком подходе оказываются исключенными украинские исследователи из Австро-Венгрии и межвоенной Польши. Однако этот сюжет не имеет прямого отношения к цели настоящей статьи и отражен в работах других авторов, см., например: Борисенко и др. 2007: 75–76, 79–80.
8 Первый (доинституциональный) период в истории русской этнологии (1724–1844) приходится на ту эпоху, когда различия между научными дисциплинами были еще слабо выражены, многие ученые проявляли себя сразу в нескольких из них и заметную часть работ оставили после себя люди, не имевшие какого-то специального образования, для которых наука была побочным занятием, своего рода хобби.
9 Во второй период (раннеинституциональный) к прежним особенностям добавляется еще одна – формирование собственно этнологических исследовательских программ, на выполнение которых были нацелены РГО с его этнографическим отделением и еще несколько обществ, занимавшихся среди прочего этнографией (Астафьев 2011; Соловей 2004: 43). Появились первые кафедры в Московском, Казанском и Петербургском университетах, где преподавались этнография и связанные с ней предметы (Бусыгин, Зорин 2002: 43; Козьмин 2004: 318; Соловей 2004: 119), а также первые посвященные ей журналы (Соловей 2004: 45). Этнолог из Московского государственного университета (МГУ) Татьяна Дмитриевна Соловей заключает, что у российской этнографии тогда еще не было собственных учреждений и этнографические исследования проводились в основном через научные общества и музеи (Соловей 1998: 28). Вопрос о том, с какого момента дисциплину можно считать полностью институционализированной, заслуживает специального рассмотрения разными социальными науками. В данный момент, присоединяясь к позиции этого исследователя, замечу, что присутствие в императорской России нескольких кафедр, занимающихся этнографией и физической антропологией, и специализированных журналов свидетельствует о том, что к завершению второго периода этнология как научная дисциплина уже имела довольно прочные, хотя еще не окончательно закрепленные позиции в организационной системе российской науки. При этом единственным самостоятельным этнологическим научным учреждением являлся Этнографический музей (сегодня – Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН, или МАЭ), который к 1836 г. выделился из Кунсткамеры и в 1879 г. был объединен с анатомической коллекцией АН (Станюкович 1978: 71, 110). Научные степени и дипломы по этнологии в данный период еще отсутствовали.
10

Советский этап в истории дисциплины (1918–1991)
11 Этот этап состоит из четырех периодов. Далее, описывая каждый из них, я буду стараться придерживаться следующей последовательности: 1) научно-исследовательские институты, 2) университетские подразделения и 3) этнографические музеи.
12 Первый период (период “марксизации” этнологии) начинается в 1917–1918 гг. и продолжается до 1929–1932 гг. Соловей полагает, что к 1925 г. складывается организационная структура советской этнологической науки, начало которой положило образование Комиссии по изучению племенного состава населения России [затем СССР] и сопредельных стран (КИПС) в апреле 1917 г. (Соловей 1998: 38–40). Возникают новые образовательные учреждения и подразделения. Видимо, первым из них стал недолго просуществовавший Северо-восточный археологический и этнографический институт, открытый в Казани в октябре 1917 г. (Бусыгин, Зорин 2002: 64–65). В Москве в I МГУ в 1922 г. появляется “этнологическое отделение с кафедрой этнологии и социологии (с 1923 г. – кафедра этнологии)” (Соловей 1998: 50). В Петрограде в 1918 г. учреждается Государственный географический институт с географическим и этнографическим факультетами, который в 1925 г. был слит с географическим факультетом Ленинградского государственного университета (ЛГУ), где начинает функционировать этнологическое отделение (Козьмин 2004: 320; Станюкович 1971: 134). В 1923 г. для посетителей открылось собственное здание созданного еще до революции этнографического отдела Русского музея. В следующем, 1924 г., появился Центральный музей народоведения (ЦМН) в Москве (Ипполитова 2001: 145).
13 Данный период заканчивается совещаниями этнографов в 1929 и 1932 гг. (Хроника 1929 (и последующие материалы в этом выпуске журнала); Резолюция 1932; Арзютов и др. 2014), которые положили конец более или менее свободному развитию советской этнографии и ее добровольной “марксизации” в советском стиле и привели к ее полному подчинению идеологическому диктату.
14 Второй период второго этапа (период искоренения методологического плюрализма) продолжался с совещаний 1929–1932 гг. до смерти Сталина. В политическом плане его значение для советской этнологии состоит прежде всего в том, что огромное количество исследователей пострадали в результате массовых репрессий (Тумаркин 1999; Тумаркин 2003), а избежавшим преследований пришлось приспосабливаться к существовавшим идеологическим реалиям.
15 Однако полного разгрома этнологии в отличие, скажем, от социологии не случилось. Наоборот, в 1933 г. за счет объединения МАЭ, Института по изучению народов СССР и КИПС был создан Институт антропологии, археологии и этнографии АН СССР (История ИЭА б.г.). Впоследствии название неоднократно менялось. Сергей Валерьевич Соколовский характеризует наступившие перемены следующим образом:
16 На месте прежнего (существовавшего до 1920–1930-х годов) полицентризма – наличия самостоятельных школ и разнообразных научных коллективов в Москве, Петербурге и Казани, существовавших при музеях, университетах, академических учреждениях, научных обществах и правительстве, – сформировалась новая организационная структура с одним головным академическим институтом, Институтом этнографии АН СССР (с отделениями в Ленинграде и Москве), так или иначе координировавшим карьерный рост этнографов страны через диссертационные советы, а также львиную долю этнографических публикаций, включая единственный к тому времени этнографический журнал “Советская этнография” (Соколовский 2012: 85).
17 В музейной сфере важнейшим событием стало преобразование этнографического отдела Русского музея в 1934 г. в самостоятельный Государственный музей этнографии народов СССР. В Москве ЦМН в 1931 г. был реорганизован в Музей народов СССР, который в результате послевоенных трансформаций лишился своего здания, а в 1948 г. был закрыт (Ипполитова 2001: 152, 155–156).
18 Огромные и подчас хаотичные изменения происходили в сфере подготовки этнологов. Вместо дореволюционной в 1934 г. была введена всесоюзная система ученых степеней и званий (Совет Народных Комиссаров 1934). Их начали присваивать и этнографам. При этом из литературы зачастую непонятно, по какой именно науке присуждались степени. По моим сведениям, первым доктором этнографии стал Евгений Георгиевич Кагаров, причем без защиты диссертации7. В 1935 г. было как минимум восемь случаев присуждения кандидатской степени без защиты, а по результатам защит были присвоены степени четверым соискателям. Последний случай присуждения степени без защиты произошел в 1938 г. Пока не удалось выяснить, какие именно учреждения могли иметь диссертационные советы и какова была процедура присуждения степени. Например, о религиоведе и философе Шахновиче известно, что он “...обучался в аспирантуре АН по Институту антропологии и этнографии АН СССР (по программе Вузовской аспирантуры)” (Архив б.г.). В другом источнике отмечено, что он был в аспирантуре АН в 1933–1936 гг., в 1937 г. ему присвоены степени кандидата исторических и филологических наук (Типсина, Шахнович 2001: 11). Здесь неясно, где формально была выполнена диссертация – в аспирантуре АН или ИЭА АН СССР, в каком учреждении происходила защита, кто был официальным руководителем диссертанта и предполагалось ли регламентирующими документами наличие такого руководителя.
7. Постановление Совнаркома допускало, что “степень доктора может быть присуждена без защиты диссертации лицам, известным выдающимися научными трудами, открытиями или изобретениями” (Совет Народных Комиссаров 1934: Пункт 6. Прим. 2).
19 Что-то похожее на чехарду происходило с вузовскими кафедрами. История московской кафедры достаточно подробно описана в работах Соловей. В 1930 г. в I МГУ был ликвидирован этнологический факультет (Соловей 1998: 216). В 1939 г. на историческом факультете уже объединенного МГУ была создана кафедра этнографии (Соловей 2004: 251).
20 Ситуация с подготовкой этнографов в 1930–1940-х годах в Ленинграде еще более запутана, и ни одна из существующих работ не дает достаточно полного представления о том, что происходило в этой сфере. Согласно одному из исследователей, “до 1931 г. этнографическое отделение находилось на географическом факультете ЛГУ” (Решетов 2002: 35). Другой автор пишет, что “в 1930 г. этнографическое отделение было включено в состав вновь организованного Ленинградского историко-лингвистического института (ЛИЛИ), где существовало до 1932 г.” (Станюкович 1971: 138).
21 Все же потребность в этнологах привела к тому, что в 1937 г. Комитет по делам высшей школы утвердил учебный план этнографического отделения8 на филологическом факультете ЛГУ (Винников 1938: 32). Летом 1938 г. были устроены приемные экзамены и создана кафедра этнографии во главе с Исааком Натановичем Винниковым9 (Решетов 2002: 35–36). Подразделение получило право проводить защиты диссертаций, первая из которых прошла в 1940 г. (Первый этнографический 1940: 212).
8. У разных авторов это подразделение фигурирует то как отделение, то как кафедра.

9. Он возглавлял кафедру этнографии на филологическом и восточном факультетах ЛГУ с 1938 г. до ее перехода на истфак в 1949 г.
22 Весной 1944 г. Винников получил приглашение вместе с кафедрой перейти с филологического факультета на восточный (Решетов 2002: 38–39). В 1949 г. произошел обмен между факультетами ЛГУ, в результате которого с исторического факультета на восточный перешла кафедра истории стран Дальнего Востока, а этнографы перебрались на исторический факультет. “Прием на кафедру этнографии был прекращен, и на историческом факультете10 доучивались студенты-этнографы, окончившие ЛГУ в 1952 г.” (Итс 1984: 126–136). Дискуссионным остается вопрос о причинах прекращении существования этой кафедры. Вот как передает несколько различающихся суждений в обзорной статье Валериан Александрович Козьмин11:
10. На истфаке кафедра этнографии была объединена с кафедрой археологии в кафедру археологии и этнографии (Козьмин 2009: 111). Постепенно слово этнография из ее названия выпало.

11. Козьмин – завкафедрой этнографии и антропологии СПбГУ с 2002 по 2012 г.
23 В 1952 г. истфак окончили последние студенты, специализировавшиеся по этнографии, и этнографическое образование в ЛГУ прекратило свое существование. Причиной тому, по мнению А[лександра] В[ильямовича] Гадло12, послужили идеологические основания... Судя по всему главной причиной “затухания” этнографии в университете явился дефицит кадров. Практически все преподаватели в это время были сотрудниками Академии наук... Р[удольф] Ф[ердинандович] Итс13 считал, что “кафедра этнографии на историческом факультете со специфическим набором востоковедческих дисциплин оказалась инородным телом и прекратила свое существование” (Итс 1984: 126–127) (Козьмин 2009: 111).
12. Гадло – завкафедрой этнографии и антропологии СПбГУ с 1990 по 2002 г.

13. Итс – завкафедрой этнографии и антропологии СПбГУ с 1968 по 1990 г.
24 В беседе с автором данной статьи Козьмин высказывал мнение, что кафедра была ликвидирована из-за того, что осталась без профессоров, а желающих прийти на нее из других учреждений не оказалось. Однако я думаю, что одной из причин ее устранения стали конкуренция с кафедрой этнографии МГУ и отрицательное отношение со стороны тогдашнего директора Института этнографии АН СССР (ИЭ) и заведующего московской кафедрой Сергея Павловича Толстова.
25 В марте 1949 г. в ходе дискуссии по докладу заместителя директора ИЭ Ивана Изосимовича Потехина о космополитизме Толстов осудил ленинградских этнологов и в первую очередь своего давнего оппонента Дмитрия Константиновича Зеленина, профессора ленинградской кафедры, за якобы космополитические тенденции, проявившиеся в том, что Зеленин и его коллеги рассматривали финноугроведение в качестве “единой комплексной науки” (Корбе, Стратанович 1949: 174).
26 В начале апреля Потехин выступил с тем же докладом в Ленинградской части Института этнографии АН СССР (ЛЧ ИЭ). В прениях резкую критику работы кафедры ЛГУ высказали Стратанович, Потапов, Иванов, Ольдерогге, Задыхина, Кисляков, Абрамзон (Там же: 174–176). Зная, как организовывались разного рода проработки и собрания в советское время, можно предположить, что по крайней мере некоторые из перечисленных этнографов заранее согласовали тему своих выступлений с руководством института. Завершая собрание,
27 Потехин еще раз подчеркнул, что аполитичность, буржуазный объективизм, компаративизм — проявления враждебной нам идеологии. Многие ошибки, допускаемые в трактовке этнографических явлений, связаны с формальным, недостаточно глубоким пониманием принципа партийности в науке. Об этом говорит благодушное отношение к проявлениям космополитизма, к совершенно нетерпимому положению на кафедре этнографии ЛГУ... (Там же: 177)14.
14. Тем не менее окончательную точку в вопросе о причинах закрытия кафедры пока ставить рано. Возможно, помочь здесь может исследование архивных материалов. Однако я не уверен, что даже если какие-то документы найдутся, они прямо укажут на эти причины.
28 Нельзя упустить из виду, что в этот период в Ленинграде существовали и другие подразделения, готовившие этнологов. С 1930 по 1941 г. работал Институт народов Севера, относившийся сначала к ВЦИК СССР, затем к Главсевморпути и, наконец, к Наркомпросу, где был преобразован в Педагогический институт народов Севера. В 1948 г. подготовка этих кадров была возобновлена на северном факультете ЛГУ и северном отделении Ленинградского педагогического института им. А.И. Герцена, в результате слияния которых в 1953 г. в пединституте был создан факультет народов Крайнего Севера (Смирнова 2012: 54, 62–63).
29 В Казанском государственном университете (КГУ) была попытка возродить этнологическое образование в 1946 г. на географическом факультете. “Это было сделано в расчете на то, что Н[иколай] И[осифович] Воробьев целиком перейдет на работу в университет. Однако сделать это ему в то время не удалось, подготовленных этнографов в университете еще не было, поэтому в 1947 г. кафедра этнографии, существовавшая лишь один год, вновь была ликвидирована” (Бусыгин, Зорин 2002: 90; о Н.И. Воробьеве – см.: Воробьев б.г.). Географ Юрий Петрович Переведенцев дает иное объяснение неудачному завершению этого эксперимента: “Поскольку этнографическое направление имело социальную направленность и по своему статусу относилось к историческим наукам, Евгений Прокопьевич [Бусыгин] не смог создать кафедру этнографии на географаке (здесь у него была активная научная группа)” (Переведенцев 2003: 11; о Е.П. Бусыгине – см.: Бусыгин б.г.).
30 Третий период второго этапа (толстовский период) продолжался с 1954 г. до 1966–1967 гг. Хронологически он примерно совпадает с периодом хрущевской оттепели. Соколовский связывает особенности истории советской этнографии в это время с директорством Толстова в ИЭ (Соколовский 2011: 72–73). К этому можно добавить, что главным направлением научной программы директора Толстова были монографические описания народов и сопутствующие им этногенетические исследования, и при этом, в соответствии с резолюциями совещаний 1929–1932 гг., считалось, что этнография отличается от других исторических дисциплин только применением метода наблюдения.
31 Согласно Итсу, число кафедр этнографии, которых в начале 1950-х годов было больше десятка, к началу 1960-х годов сократилось до двух (московской и тбилисской) (Итс 1982: 50). Причины этого явления, если уйти от частных сюжетов, связанных с конкретными кафедрами, пока не понятны.
32 Четвертый (бромлеевский) период второго этапа (1966/67–1989/91 гг.) приходится на директорство в ИЭ Юлиана Владимировича Бромлея, занимавшего свой пост до 1989 г. Он вместе с рядом коллег разработал теорию этноса, которая позволяла говорить о наличии у советской этнографии особого предмета исследования, отличающего ее от других исторических наук. Такая новация должна была помочь в защите этнографии от административных попыток ограничить ее автономию или ликвидировать ее кафедры.
33 В это время серьезное давление испытывали и археологи. Петербургский представитель этой дисциплины Лев Самуилович Клейн приводит определение заведовавшего кафедрой археологии в МГУ с 1939 по 1978 г. Арциховского о том, что археология – это “история, вооруженная лопатой” (Клейн 1993: 39). Следствием этой формулы было представление о том, что археологи отличаются от остальных историков только тем, что применяют особый метод исследования – раскопки. На историческом факультете ЛГУ в 1970–1980-е гг. деканат постоянно пытался уменьшить число часов, выделяемых для чтения специальных предметов археологам и этнологам. Одной из целей Клейна при написании книг по теоретической археологии было показать, что в археологии существует особая теория, отделяющая эту дисциплину от прочих исторических наук, и это должно учитываться в процессе обучения будущих археологов.
34 Аналогичные цели преследовал Бромлей, который прямо дал своей монографии, изданной на английском языке, название Theoretical Ethnography (Bromley 1984). Он использовал возвращенное в этнологию еще во второй половине 1940-х – начале 1950-х годов Павлом Ивановичем Кушнером понятие “этнос”, позволявшее описывать многие аспекты жизни народов, не обращаясь за теоретическим объяснением к историческому материализму. Наличие собственной теории давало возможность избегать положения, когда для этнографии можно было вывести определение, подобное формуле Арциховского, и охарактеризовать ее как “историю, вооруженную карандашом и блокнотом для записи рассказов скучающих старушек об их девичестве”. При этом теория этноса не шла на полный разрыв с советской версией марксизма, сохранив в качестве одного из своих элементов идею деления этносов на племена-народности-нации с привязкой к определенным социально-экономическим формациям. Вывести этнографию из состава исторических наук Бромлей не мог, поскольку этого не позволили бы партийные органы. Хотел ли он этого – другой вопрос.
35 После того, как тематика, связанная с теорией этноса, этносоциологией, этногеографией, этнодемографией и другими сюжетами, обсуждаемыми в работах Бромлея, появилась в публикациях головного института, она стала занимать видное место и в работах сотрудников других академических институтов и университетских подразделений.
36 В этот период произошел рост числа этнографических кафедр. К середине 1960-х годов в Ленинграде стала остро ощущаться нехватка специалистов с этнологическим образованием. ЛЧ ИЭ и исторический факультет ЛГУ поставили вопрос о возрождении кафедры, и в 1968 г. начала работу вновь открытая кафедра этнографии и антропологии (Итс 1984: 127; Козьмин 2004: 325).
37 В Казани мечта Бусыгина о подготовке этнологов реализовалась в 1988 г. с созданием на историческом факультете КГУ кафедры этнографии и археологии (Переведенцев 2003: 11). В соседней Уфе в Башкирском государственном университете кафедру археологии и этнографии Республики Башкортостан открыли тремя годами позднее (Кафедра истории РБ б.г.).
38 Начало истории этнологии в Томске напоминает московскую и петроградскую: с середины 1921 по середину 1922 г. там существовало этнолого-лингвистическое отделение Томского государственного университета (ТГУ). В 1962 г. на историко-филологическом факультете открылась кафедра археологии, этнографии и истории Сибири. Однако она была ликвидирована в 1965 г. В 1968 г. появилась Проблемная научно-исследовательская лаборатория истории, археологии и этнографии Сибири (ПНИЛ) (Зиновьев и др. 2008: 14, 24). Но в статье к юбилею лаборатории ее сотрудники отмечают: “В неблагоприятные для науки 1990-е гг. коллектив лаборатории практически распался…” (Плетнева, Черняк 2018: 149–150).
39 ТГУ окончил и там же, в ПНИЛ, начал карьеру один из первых профессиональных этнологов Омска Николай Аркадьевич Томилов. Он последовательно возглавлял в Омском государственном университете созданную в 1985 г. кафедру этнографии, историографии и источниковедения, с 1991 г. – кафедру этнографии и современной отечественной истории, а с 1994 г. – кафедру этнографии и музееведения (Томилов, Жигунова 2010: 287).
40

Постсоветский этап в российской этнологии (с 1992 г.)
41 Данный этап в российской этнологии можно разделить на два периода. Первый период (период кризиса и надежд) я датирую 1992–2004 гг., но если быть более строгим, то его начало следует относить к 1989/1992 гг., поскольку распаду СССР предшествовал отказ от гегемонии КПСС в жизни страны. Идеологическому кризису сопутствовал кризис экономический, в результате которого изменилось привычное финансирование научной и образовательной деятельности. Вместе с тем появились надежды на возможность свободного научного творчества и взаимовыгодное сотрудничество с зарубежными учеными. Эти события совпадают по времени с приходом на директорскую должность в ИЭ Валерия Александровича Тишкова. Его деятельность привела к отказу института от программы Бромлея и переходу части известных этнологов на позиции конструктивистской теории. Тишков предложил вместо термина “этнография” использовать термины “социокультурная антропология” и “этнология” и добился того, что в 1990 г. учреждение получило новое название – Институт этнологии и антропологии РАН (ИЭА). Это было не просто сменой вывески, но движением в сторону понимания этнологии как самостоятельной дисциплины в рамках широкого социального и гуманитарного знания и отходом от позиционирования ее в качестве одной из исторических наук.
42 В России главным событием в организационной жизни этнологических исследовательских учреждений в этот период стало преобразование в 1992 г. ЛЧ ИЭ в самостоятельный МАЭ РАН (История Кунсткамеры б.г.). Кроме того, в Уфе в 1999 г. был создан Центр этнологических исследований (История б.г.), в состав которого был включен образованный в 1976 г. Музей археологии и этнографии. Позднее центр сменил свое название на Институт этнологических исследований им. Р.Г. Кузеева Уфимского НЦ РАН (Музей археологии б.г.; История б.г.). Было бы правильным указать и на формирование этнологических подразделений в различных учреждениях. Но я останавливаюсь только на двух названных институтах именно потому, что они являются самостоятельными научными структурами и, в отличие от подразделений в составе других организаций, их будет непросто ликвидировать или слить с другими учреждениями, если чиновники от науки войдут в административный раж.
43 В университетской сфере было создано большое число кафедр, готовящих этнологов. Соколовский приводит таблицу “Антропологические дисциплины в российских университетах” (Соколовский 2008: 140–148), где перечислено 39 существовавших в России с 1884 г. вузовских подразделений, из которых, по моим подсчетам, на момент публикации этой таблицы этнологов готовили 30 (в таблицу не попала уфимская кафедра), часть из них также обучала специалистов по другим дисциплинам, что отразилось в их наименованиях. В названиях новых подразделений, входивших в состав Дальневосточного государственного университета, Дальневосточного государственного технического университета, Российского государственного гуманитарного университета (РГГУ), Российского государственного социального университета, Читинского государственного университета, Уральского государственного технического университета, фигурируют не термины “этнология” или “этнография”, а “социальная” или “культурная антропология”.
44 Особым случаем является Санкт-Петербургский государственный университет (СПбГУ). Выше описывалась история кафедры этнографии и антропологии на его историческом факультете. Под антропологией здесь подразумевается физическая антропология. В основном кафедра готовит этнологов, но раз в несколько лет кто-то из студентов желает специализироваться по физической антропологии и получает такую возможность.
45 Одновременно на факультете социологии СПбГУ существует созданная стараниями социального психолога Юрия Николаевича Емельянова кафедра культурной антропологии и этнической социологии. Его ученик, сотрудник этой кафедры Александр Владимирович Тавровский рассказывал мне, что культурной антропологией Емельянов увлекся в перестройку во время поездки в США, когда познакомился с мало кому известной в СССР дисциплиной. Другие коллеги Емельянова дополняют этот рассказ некоторыми подробностями о появлении кафедры и об истории включения в 1993 г. Министерством образования социальной антропологии в список специальностей (Бороноев и др. 2013). Можно считать, что возникновение кафедры произошло благодаря сочетанию нескольких обстоятельств: принятому в 1989 г. решению ЦК КПСС о создании факультетов социологии в МГУ и ЛГУ, интересу Емельянова к культурной антропологии, увлеченности тогдашнего декана нового факультета Асалхана Ользоновича Бороноева этносоциологией и необходимостью наращивать число кафедр на вновь созданном факультете. Кандидатские диссертации выпускники кафедры защищают по социологии.
46 В 2000 г. в составе РГГУ под руководством Тишкова был образован Учебно-научный центр социальной антропологии (УНЦСА), ставший продолжением программы Тишкова, направленной на разрыв с устаревшими, как представлялось ее автору, тенденциями в российской этнологии, пребывавшей в кризисном состоянии (см., напр.: Тишков 1992: 8–11). Главным пунктом программы является преобразование этнологии из исторической дисциплины в более широкую исследовательскую область с акцентом на изучение современности, подобно англоязычной антропологии. Сложно сказать, было ли такое же стремление ведущим в других перечисленных антропологических подразделениях или перед ними просто стояла задача закрепиться на тех неисторических факультетах, где они были организованы15.
15. В двух случаях (Уральский ГТУ и Читинский ГУ) Соколовский не смог выяснить, на каких факультетах были соответствующие кафедры, но они тоже находились не на исторических факультетах. В Чите кафедра социальной и культурной антропологии была на факультете социальных систем и регионального прогнозирования (Андрей б.г.). В своем старом конспекте, не содержащем ссылок, я нашел запись о том, что кафедра социальной и культурной антропологии Уральского ГТУ создана в 1992 г. В настоящее время кафедры с таким названием в этом университете нет.
47 Накопившиеся после 1991 г. изменения в общем контексте российской жизни и внутридисциплинарной ситуации позволяют говорить о том, что в начале 2000 – 2005 г. произошел переход ко второму периоду постсоветского этапа (периоду тематической и теоретической диверсификации). По-прежнему тон в российской этнологии задают два учреждения – ИЭА РАН, где по состоянию на 2008 г. наукой занималось более 170 человек (Справочник б.г.), и МАЭ РАН, в котором тогда работало 200 человек, в т.ч. 61 научный сотрудник (Отчет о работе 2017: 6). В то же время можно отметить и появление некоторых новых явлений. Сотрудник МАЭ Татьяна Борисовна Щепанская, обсуждая со мной идею данной статьи, заметила, что по ее ощущениям в первой половине 2000-х годов произошли важные изменения внутри дисциплинарного дискурса. Не будучи специалистом в дискурс-анализе, я не берусь проверить ее мнение с его помощью, но полагаю, что этот опытный исследователь интуитивно уловила какие-то существенные вещи. Можно вычленить несколько индикаторов перехода к новому периоду в этнологии. В 2004 г. главным редактором “Этнографического обозрения” стал Соколовский. С его приходом связано изменение практики формирования номеров журнала и смена редакционной политики в плане селекции статей: сокращение доли публикаций с тематикой, характерной для советской этнографии, рост тематического разнообразия. В том же году в Петербурге началось издание “Антропологического форума”, в котором необычно большое внимание уделяется обсуждению дискуссионных проблем в непривычном для российского читателя формате.
48 Примерно с этого же времени появляются первые выпускники из числа студентов, принятых на учебу на этнологические подразделения вузов, созданные на рубеже 1990–2000-х годов. Особенно стали заметны выпускники бакалавриата УНЦСА, программа подготовки которых изначально была разработана в рамках англоязычной антропологической традиции.
49 В 1994 г. создан Европейский университет в Санкт-Петербурге (ЕУ), в составе которого с 1995 г. функционирует факультет этнологии. В 2008 г. он переименован в факультет антропологии. ЕУ относится к новому для России типу учебных заведений постбакалаврского уровня (Факультет антропологии б.г.). В 2001 г. Илья Владимирович Утехин, окончивший перед учебой в ЕУ филологический факультет СПбГУ, защитил в МАЭ первую среди выпускников факультета кандидатскую диссертацию по этнологии. В 2003 г. там же защитились сразу три выпускника этого факультета. А всего с 2001 по 2012 г., по моим данным, было 12 таких защит. Руководили диссертантами следующие преподаватели ЕУ: организатор факультета антропологии ЕУ, получивший филологическую подготовку в Тартусском государственном университете Альберт Кашфуллович Байбурин; социолингвист Николай Борисович Вахтин; археолог и специалист по сравнительной мифологии Юрий Евгеньевич Березкин; фольклорист и литературовед Георгий Ахиллович Левинтон; а также уже упоминавшийся Утехин. То есть в деятельности факультета очень сильна филологическая составляющая.
50 Из 30 названных Соколовским университетских подразделений, готовивших этнологов, в настоящее время в интернете имеется информация о 13. Остальные слились с другими кафедрами и отказались от подготовки этнологов либо были ликвидированы в ходе административных преобразований. По некоторым вообще не найдена информация в Сети, что свидетельствует об их исчезновении. При этом кафедра социальной психологии и этнологии Северо-Кавказского федерального университета не выпускает этнологов: здесь имеются бакалавриат по теологии, магистратура по конфликтологии и теологии, аспирантура по социальной философии и философской антропологии, философии культуры (Кафедра социальной б.г.).
51 В таблице Соколовского не указана существующая с 2001 г. кафедра теории, истории культуры и этнологии, находящаяся сейчас в составе Вологодского государственного университета и выпускающая культурологов (Кафедра теории б.г.). Почему в названии кафедры присутствует слово этнология, выяснить не удалось. К сохранившимся подразделениям добавилась созданная в 2017 г. кафедра антропологии и этнологии в ТГУ, куда устроилась часть бывших сотрудников ПНИЛ (Кафедра антропологии и этнологии б.г.).
52 Еще одним учреждением, где сформированы новые этнологические подразделения, стала Высшая школа экономики. В ее московском филиале появился Международный центр антропологии. Из CV директора центра Дмитрия Михайловича Бондаренко видно, что работа этого подразделения началась не позднее февраля 2018 г. (Международный центр б.г.). В петербургском филиале в том же году была открыта Базовая кафедра МАЭ (О кафедре б.г.) во главе с директором МАЭ Андреем Владимировичем Головнёвым.
53 Вероятно, в значительной степени ситуация с быстрым ростом и столь же быстрым сокращением числа кафедр объясняется безграмотной и безответственной политикой ведомств, отвечавших за высшее образование в России. На круглом столе, проведенном 16 декабря 2013 г. в МГУ, Тишков в пересказе завкафедрой этнологии МГУ Дмитрия Анатольевича Функа сделал следующее заявление:
54

“Совершенно недопустимы ситуации, подобные той, что сложилась в стране примерно 15 лет тому назад, когда было открыто УМО по социальной антропологии, которое свело все к симбиозу социальной работы и псевдофилософии. Создание такого УМО, по сути, на 10 лет лишило российское профессиональное сообщество этнологов и антропологов возможности создать УМО и утвердить социальную антропологию в ее мировом смысле”. Он также возложил большие надежды на «факт утверждения нового самостоятельного направления высшего профессионального образования “Антропология и этнология”» (Функ 2014: 96–97).
55

***
56 К сожалению, недостаток материала ведет к лакунам и возможным неточностям в предложенном читателю обзоре. Нехватка данных особенно сказывается на описании постсоветского этапа. Однако необходимо учитывать, что собранная информация предназначена не для того рода исследования, которое делают историографы этнологии, а для проведения статистического анализа тематических предпочтений ученых в разные временные периоды16. Помимо этого возможен статистический анализ особенностей специализации этнологических центров. С учетом опыта социологической науки, которая, имея дело, как правило, с неполными данными, тем не менее в состоянии получать в количественных исследованиях обоснованные (valid) и надежные (reliable) результаты, мы полагаем, что полученное описание истории этнологии в России позволяет сформулировать гипотезы для статистической проверки предлагаемой схемы периодизации, а также проверки наличия тематических предпочтений у крупнейших этнологических центров.
16. Следует оговориться, что предложенная периодизация не исключает возможности альтернативных периодизаций дисциплины. Выбор принципов периодизации определяется целями исследователя. Однако я надеюсь, в данном случае предлагаемая схема окажется не чисто спекулятивной.
57 Таким образом, целесообразно сформулировать для продолжения настоящего исследования следующие гипотезы:
58
  1. В разные исторические периоды у этнологов были разные тематические предпочтения.
  2. Существуют статистические различия между тематическими интересами этнологов, работавшими в разных республиках, городах, учреждениях.
59 Проверке этих гипотез будут посвящены две следующие статьи с моим участием.
60

Примечания
61
  1. Понятия когнитивной и социальной структуры научных дисциплин и социальной институционализации введены британским социологом Ричардом Уитли (Уитли 1980). В данной статье из-за требований к ее объему когнитивный аспект, т.е. содержание научного знания не рассматривается. Необходимо иметь в виду, что история науки не может анализироваться исключительно через развитие научных идей. Например, такое направление в социологии науки, как ScienceandTechnologyStudies, сознательно не исследует содержания теорий, которыми занимаются изучаемые в рамках направления ученые и научные организации. Несомненно, правильнее будет, если рассмотрением научных идей различных дисциплин займутся не социологи, а специалисты из соответствующих дисциплин, тем более что даже внутри одной дисциплины присутствует множество теорий, доскональное знание которых неподвластно одному исследователю.
  2. Под этнологией в статье понимается дисциплина, которая в России изначально называлась этнографией, а в последнее время ряд специалистов называет ее социальной, культурной или социокультурной антропологией. Далее социальная антропология называется просто антропологией, термин “физическая антропология” употребляется в своем традиционном значении. Здесь я использую термин “этнология” для удобства изложения, а не для полемики со сторонниками иных названий дисциплины.
  3. Как правило, типологию – в нашем случае выделение исторических периодов – принято осуществлять на основании одного или нескольких критериев различения, общих для всех выявляемых типов. Однако этот принцип не всегда является обязательным. Например, в экономическом районировании возможно использование “плавающих признаков”, когда районы выделяются по разному набору атрибутов (Смирнягин 1989: 30). В связи с этим в данной работе я не придерживаюсь в разбиении на этапы и периоды какого-то строгого критерия.
  4. Взаимосвязь социального контекста и возникающего в нем мышления является предметом социологии знания (Бергер, Лукман 1995: 14).
  5. Из-за ограниченного объема статьи в ней не рассматривается материал, относящийся к другим бывшим союзным республикам и постсоветским государствам.
  6. Они включали в русскую этнографию также украинскую и белорусскую (Пыпин 1891; Токарев 1966: 258–259, 314–318). Это спорный момент, поскольку из украинской этнографии при таком подходе оказываются исключенными украинские исследователи из Австро-Венгрии и межвоенной Польши. Однако этот сюжет не имеет прямого отношения к цели настоящей статьи и отражен в работах других авторов, см., например: Борисенко и др. 2007: 75–76, 79–80.
  7. Постановление Совнаркома допускало, что “степень доктора может быть присуждена без защиты диссертации лицам, известным выдающимися научными трудами, открытиями или изобретениями” (Совет Народных Комиссаров 1934: Пункт 6. Прим. 2).
  8. У разных авторов это подразделение фигурирует то как отделение, то как кафедра.
  9. Он возглавлял кафедру этнографии на филологическом и восточном факультетах ЛГУ с 1938 г. до ее перехода на истфак в 1949 г.
  10. На истфаке кафедра этнографии была объединена с кафедрой археологии в кафедру археологии и этнографии (Козьмин 2009: 111). Постепенно слово этнография из ее названия выпало.
  11. Козьмин – завкафедрой этнографии и антропологии СПбГУ с 2002 по 2012 г.
  12. Гадло – завкафедрой этнографии и антропологии СПбГУ с 1990 по 2002 г.
  13. Итс – завкафедрой этнографии и антропологии СПбГУ с 1968 по 1990 г.
  14. Тем не менее окончательную точку в вопросе о причинах закрытия кафедры пока ставить рано. Возможно, помочь здесь может исследование архивных материалов. Однако я не уверен, что даже если какие-то документы найдутся, они прямо укажут на эти причины.
  15. В двух случаях (Уральский ГТУ и Читинский ГУ) Соколовский не смог выяснить, на каких факультетах были соответствующие кафедры, но они тоже находились не на исторических факультетах. В Чите кафедра социальной и культурной антропологии была на факультете социальных систем и регионального прогнозирования (Андрей б.г.). В своем старом конспекте, не содержащем ссылок, я нашел запись о том, что кафедра социальной и культурной антропологии Уральского ГТУ создана в 1992 г. В настоящее время кафедры с таким названием в этом университете нет.
  16. Следует оговориться, что предложенная периодизация не исключает возможности альтернативных периодизаций дисциплины. Выбор принципов периодизации определяется целями исследователя. Однако я надеюсь, в данном случае предлагаемая схема окажется не чисто спекулятивной.

References

1. Andrej b.g. – Andrej Grigor`evich Bukin // Skipeople. http://scipeople.ru/users/bukin/ (data obrashheniya: 18.12.2019).

2. Arzyutov i dr. 2014 – Ot klassikov k marksizmu: soveshhanie e`tnografov Moskvy` i Leningrada (5–11 aprelya 1929 g.) / Pod red. D. V. Arzyutova, S. S. Aly`mova, D. Dzh. Andersona. SPb.: MAE` RAN, 2014.

3. Arxiv b.g. – Arxiv Rossijskoj Akademii nauk. Sankt-Peterburgskij filial http://db.ranar.spb.ru/ru/person/id/16210/ (data obrashheniya: 08.11.2019).

4. Busy`gin b.g. – Busy`gin Evgenij Prokop`evich // Otechestvenny`e e`tnografy` i antropologi. XX vek. http://ethnographica.kunstkamera.ru/w/index.php?title=%D0%91%D1%83%D1%81%D1%8B%D0%B3%D0%B8%D0%BD_%D0%95%D0%B2%D0%B3%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B9_%D0%9F%D1%80%D0%BE%D0%BA%D0%BE%D0%BF%D1%8C%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87 (data obrashheniya: 29.12.2019).

5. Vinnikov 1938 – Vinnikov I. Vnov` organizuemoe e`tnograficheskoe otdelenie na filologicheskom fakul`tete Leningradskogo gosudarstvennogo universiteta // Sovetskaya e`tnografiya: sb. st. M.; L.: Izd-vo Akademii nauk SSSR, 1938. S. 232–233.

6. Vorob`ev b.g. – Vorob`ev Nikolaj Iosifovich // Kazanskij federal`ny`j universitet. https://kpfu.ru/imoiv/etnograficheskij-muzej/personalii/vorobev-nikolaj-iosifovich (data obrashheniya: 20.11.2019).

7. Istoriya b.g. – Istoriya // Institut e`tnologicheskix isledovanij im. R.G. Kuzeeva. http://ikuzeev.ru/node/17 (data obrashheniya 26.12.2019).

8. Istoriya Kunstkamery` b.g. – Istoriya Kunstkamery` // Kunstkamera. http://www.kunstkamera.ru/exposition/kunst_hist (data obrashheniya: 17.12.2019).

9. Istoriya IE`A b.g. – Istoriya IE`A RAN // Institut e`tnologii i antropologii. http://iea-ras.ru/index.php?go=Content&id=13 (data obrashheniya: 06.11.2019).

10. Kafedra antropologii i e`tnologii b.g. – Kafedra antropologii i e`tnologii // Fakul`tet istoricheskix i politicheskix nauk. http://history.tsu.ru/node/5912 (data obrashheniya: 20.11.2019).

11. Kafedra istorii RB b.g. – Kafedra istorii RB, arxeologii i e`tnologii // Bashkirskij gosudarstvenny`j universitet. http://www.bashedu.ru/node/690 (data obrashheniya: 20.12.2019).

12. Kafedra social`noj b.g. – Kafedra social`noj filosofii i e`tnologii // Severo-Kavkazskij federal`ny`j universitet. http://www.ncfu.ru/export/university/institutes/hum-inst/kafedra- socialnoy-filosofii-i-etnologii/ (data obrashheniya: 20.12.2019).

13. Kafedra teorii b.g. – Kafedra teorii, istorii kul`tury` i e`tnologii // Vologodskij gosudarstvenny`j universitet. https://ikt.vogu35.ru/kftikie/ (data obrashheniya: 20.12.2019).

14. Korbe, Stratanovich 1949 – Korbe O., Stratanovich G. Obsuzhdenie doklada I. I. Potexina “Zadachi bor`by` s kosmopolitizmom v e`tnografii” // Sovetskaya e`tnografiya, 1949, № 2. S. 170–177.

15. Mezhdunarodny`j centr b.g. – Mezhdunarodny`j centr antropologii // Vy`sshaya shkola e`konomiki. https://hist.hse.ru/ica/ (data obrashheniya: 19.12.2019).

16. Muzej arxeologii b.g. – Muzej arxeologii i e`tnografii (Ufa) // Vikipediya. https://ru.wikipedia.org/wiki/Muzej_arxeologii_i_e`tnografii_ (Ufa) (data obrashheniya: 03.08.2018).

17. O kafedre b.g. – O kafedre // Vy`sshaya shkola e`konomiki. https://spb.hse.ru/humart/kunstkamera/about (data obrashheniya: 26.12.2019).

18. Otchet o rabote 2017 – Otchet o rabote v 2017 godu. SPb.: [MAE` RAN], 2017.

19. Pervy`j e`tnograficheskij 1940 – Pervy`j e`tnograficheskij disput v Leningradskom Gosudarstvennom universitete // Sovetskaya e`tnografiya: sb. st. T. IV. M.; L.: Izd-vo Akademii nauk SSSR, 1940. S. 212–213.

20. Rezolyuciya 1932 – Rezolyuciya Vserossijskogo arxeologo-e`tnograficheskogo soveshhaniya 7-11 maya 1932 goda // Sovetskaya e`tnografiya. 1932. № 3. S. 4–14.

21. Sovet Narodny`x 1934 – Sovet Narodny`x Komissarov SSSR. Postanovlenie ot 13 yanvarya 1934 goda № 79. Ob ucheny`x stepenyax i zvaniyax // Sobranie zakonov i rasporyazhenij Raboche-Krest`yanskogo Pravitel`stva Soyuza Sovetskix Socialisticheskix Respublik. 1934. № 3. https://ru.wikisource.org/wiki/Postanovlenie_SNK_SSSR_ot_13.01.1934_g._№_79_“Ob_ucheny`x_stepenyax_i_zvaniyax” (data obrashheniya: 24.11.2019).

22. Spravochnik b.g. – Spravochnik Rossijskogo soveta po mezhdunarodny`m delam // Rossijskij sovet po mezhdunarodny`m delam. http://ir.russiancouncil.ru/organisations/iea-ran/ (data obrashheniya: 13.11.2019).

23. Fakul`tet antropologii b.g. – Fakul`tet antropologii // Evropejskij universitet v Sankt-Peterburge. https://eusp.org/anthropology/about (data obrashheniya: 18.12.2019).

24. Xronika 1929 – Xronika soveshhaniya e`tnografov Leningrada i Moskvy` (5/IV–11/IV 1929 g.) // E`tnografiya. 1929. № 2. S. 110–114.

25. Astafiev, V.V. 2011. Obshchestvo arkheologii, istorii i etnografii pri Kazanskom universitete i ego unikal’nyi opyt interpretatsii istoricheskikh pamiatnikov [Society of Archeology, History and Ethnology at Kazan University and Its Unique Experience in Interpreting Historical Artifacts]. Voprosy muzeologii 1: 81–85.

26. Berger, P.L., and T. Luckmann. 1995. Sotsial’noe konstruirovanie real’nosti: traktat po sotsiologii znaniia [The Social Construction of Reality: A Treatise in the Sociology of Knowledge]. Moscow: Moskovskii filosofskii fond.

27. Blaikie, N. 2000. Designing Social Research: The Logic of Anticipation. Cambridge: Polity Press.

28. Borisenko, V.K., et al. 2007. Z istorii ukrains’koi etnologii [From the History of Ukrainian Ethnology]. In Ukrains’ka etnologiia [Ukrainian Ethnology], edited by V.K. Borisenko, 70–92. Kyiv: Lybid’.

29. Boronoev, A.O., N.G. Skvortsov, and A.N. Sharov. 2013. Yurii Nikolaevich Emel’ianov: sotsial’nyi psikholog i kul’turnyi antropolog. K 80-letiiu so dnia rozhdeniia [Yuri Nikolaevich Emelianov: Social Psychologist and Cultural Anthropologist. On the 80th Anniversary]. Vestnik Sankt-Peterburgskogo universiteta 12 (4): 205–208.

30. Bromley J. 1984. Theoretical Ethnography. Moscow: Nauka.

31. Busygin, E.P., and N.V. Zorin. 2002. Etnografiia v Kazanskom universitete [Ethnology at the Kazan University]. Kazan: Izdatel’stvo Kazanskogo universiteta.

32. Funk, D.A. 2014. Obsuzhdenie perspektiv razvitiia kafedry etnologii MGU [Discussion on Development Prospects for Ethnology Department of the Moscow State University]. Istoricheskii zhurnal: nauchnye issledovaniia 1: 93–102. https://doi.org/10.7256/2222-1972.2014.1.12191

33. Ippolitova, A.B. 2001. Istoriia Muzeia narodov SSSR v Moskve [History of the Moscow Museum of Peoples of the USSR]. Etnograficheskoe obozrenie 2: 144–160.

34. Its, R.F. 1982. Mesto etnografii v sisteme universitetskogo obrazovaniia [The Place of Ethnology in the System of University Education]. Vestnik Akademii nauk SSSR 3: 48–54.

35. Its, R.F. 1984. Kafedra etnografii i antropologii [Department of Ethnology and Anthropology] In Voprosy istorii istoricheskoi nauki [Issues of the Historical Science History], edited by V.V. Mavrodin and I.Ya. Froianov, 126–136. Leningrad: Izdatel’stvo Leningradskogo universiteta.

36. Klein, L.S. 1993. Fenomen sovetskoi arkheologii [The Phenomenon of Soviet Archeology]. St. Petersbrug: FARN.

37. Kozmin, V.A. 2004. Kafedra etnografii i antropologii [Department of Ethology and Anthropology]. In Istoricheskii fakul’tet Sankt-Peterburgskogo universiteta 1934-2004. Ocherk istorii [History Department of St. Petersburg University 1934–2004. Essay on the History], edited by A.Yu. Dvornichenko, 317–341. St. Petersburg: Izdatel’stvo S.-Peterburgskogo universiteta.

38. Kozmin, V.A. 2009. Iz istorii etnograficheskogo obrazovaniia v Leningradskom/Sankt-Peterburgskom universitete [From the History of Ethnographic Education at Leningrad/St. Petersburg University]. Etnograficheskoe obozrenie 4: 109–117.

39. Merton, R.K. 1938. Science, Technology and Society in Seventeenth Century England. Osiris 4: 360–632.

40. Perevedentsev, Yu.P. 2003. Professor E.P. Busygin – glazami geografa [Professor E.P. Busygin Through the Eyes of a Geographer]. In Narody Volgo-Ural’ia: istoriia, kul’tura, vzaimodeistvie: materialy nauchno-prakticheskoi regional’noi konferentsii [The Peoples of the Volga-Ural Region: History, Culture, Interaction: Materials of a Scholarly and Practical Regional Conference], edited by N.A. Petrov, 10–12. Kazan: Kazanskii gosudarstvennyi universitet.

41. Pletneva, L.M., and E.I. Cherniak. 2018. Vklad sotrudnikov PNIL IAES v deiatel’nost’ Muzeia arkheologii i etnografii Sibiri [The Contribution of Employees of the Problem Laboratory of History, Archaeology and Ethnography to the Works of the Museum of Archaeology and Ethnography of Siberia]. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta. Kul’turologiia i iskusstvovedenie 32: 144–154.

42. Pypin, A.N. 1891. Istoriia russkoi etnografii. T. 3. Etnografiia malorusskaia [History of Russian Ethnology. Vol. 3. Little Russia Ethnology]. St. Petersburg: Tipografiia M.M. Stasiulevicha.

43. Reshetov, A.M. 2002. Kafedra etnografii v strukture filfaka (1938–1944 gg.) [Department of Ethnology in the Structure of the Philological Faculty (1938–1944)]. In Materialy 31 Vserossiiskoi nauchno-metodicheskoi konferentsii prepodavatelei i aspirantov. Vyp. 10: Sektsiia istorii filologicheskogo fakul’teta. 11–16 marta 2002 g. [Materials of the 31st All-Russian Scholarly and Methodological Conference of Teachers and Graduate Students. Vol. 10: Section for History of the Philological Faculty. March 11–16, 2002], 35–40. St. Petersburg.

44. Rumiantseva, M.A. 2015. Komparativnoe istochnikovedenie: aprobatsiia metoda [Comparative Source Studies: Method Approbation]. In Istochnikovedenie: uchebnoe posobie [Source Studies: Tutorial], edited by M.F. Rumiantseva, 481–503. Moscow: Izdatel’skii dom Vysshei shkoly ekonomiki.

45. Smirniagin, L.V. 1989. Raiony SShA: portret sovremennoi Ameriki [Regions of the USA: A Portrait of Modern America]. Moscow: Mysl’.

46. Smirnova, T.M. 2012. Institut narodov Severa v Leningrade – uchebnoe zavedenie novogo tipa [The Institute of Peoples of the North in Leningrad as an New Type Educational Institution]. Vestnik Leningradskogo gosudarstvennogo universiteta im. A.S. Pushkina 2: 51–65.

47. Sokolovskiy, S.V. 2008. Rossiiskaia antropologiia i problemy ee istoriografii [Russian Anthropology and Its Historiography]. Antropologicheskii forum 9: 123–153.

48. Sokolovskiy, S.V. 2011. V tseitnote [Under Time Pressure]. Laboratorium 2: 70–89.

49. Sokolovskiy, S.V. 2012. Proshloe v nastoiashchem rossiiskoi antropologii [The Past in the Present of Russian Anthropology]. In Antropologicheskie traditsii: stili, stereotipy, paradigmy [Anthropological Traditions: Styles, Stereotypes, Paradigms], edited by A.L. Elfimov, 78–108. Moscow: Novoe literaturnoe obozrenie.

50. Solovei, T.D. 1998. Ot “burzhuaznoi” etnologii k “sovetskoi” etnografii: Istoriia otechestvennoi etnologii pervoi treti XX veka [From “Bourgeois” Ethnology to “Soviet” Ethnography: History of Russian Ethnology in the First Third of the 20th Century]. Moscow: Koordinatsionno-metodicheskii tsentr prikladnoi etnografii IEA RAN.

51. Solovei, T.D. 2004. Vlast’ i nauka v Rossii. Ocherki universitetskoi etnografii v distsiplinarnom kontekste (XIX – nachalo XXI v.) [Power and Science in Russia. Essays on University Ethnology in a Disciplinary Context (19th – Early 21st Century)]. Мoscow: Prometei.

52. Staniukovich, T.V. 1971. Iz istorii etnograficheskogo obrazovaniia (Leningradskii geograficheskii institut i geograficheskii fakul’tet LGU [From the History of Ethnographic Education (Leningrad Geographical Institute and the Faculty of Geography of the Leningrad State University]. In Ocherki istorii russkoi etnografii, fol’kloristiki i antropologii [Essays on the History of Russian Ethnology, Folklore and Anthropology]. Issue 5. Trudy instituta etnografii im. M.M. Miklukho-Maklaia. Novaia seriia 95, 121–138. Moscow: Nauka.

53. Staniukovich, T.V. 1978. Etnograficheskaia nauka i muzei (po materialam etnograficheskikh muzeev Akademii nauk) [Ethnological Scholarship and Museums (Based on the Material of the Ethnographic Museums of the Academy of Sciences)]. Leningrad: Nauka.

54. Tipsina, A.N., Shakhnovich M.M. 2001. Mikhail Iosifovich Shakhnovich (zhiznennyi i tvorcheskii put’) [Mikhail Iosifovich Shakhnovich (Life and Career)]. In Smysly mifa: mifologiia v istorii i kul’ture: K 90-letiiu so dnia rozhdeniia prof. M.I. Shakhnovicha [The Meanings of Myth: Mythology in History and Culture: On the 90th Anniversary of Prof. M.I. Shakhnovich], edited by M.M. Shakhnovich, 11–17. St. Petersburg: Sankt-Peterburgskoe filosofskoe obshchestvo.

55. Tishkov, V.A. 1992. Sovetskaia etnografiia: preodolenie krizisa [Soviet Ethnology: Overcoming the Crisis]. Etnograficheskoe obozrenie 1: 5–20.

56. Tokarev, S.A. 1966. Istoriia russkoi etnografii (Dooktiabr’skii period) [History of Russian Ethnology (Pre-October Period)]. Мoscow: Nauka.

57. Tomilov, N., and M. Zhigunova. 2010. Omskii nauchnyi etnograficheskii tsentr: shtrikhi k portretu [Omsk Scholarly Ethnological Center: Strokes for a Portrait]. In Antropologiia akademicheskoi zhizni: mezhdistsiplinarnye issledovaniia [Anthropology of Academic Life: Interdisciplinary Studies]. Vol. 2, edited by G.A. Komarova, 285–295. Moscow: MAE RAN.

58. Tumarkin, D.D., ed. 1999. Repressirovannye etnografy [Repressed Ethnographers]. Vol. 1. Moscow: Vostochnaia literatura.

59. Tumarkin, D.D., ed. 2003. Repressirovannye etnografy [Repressed Ethnographers]. Vol. 2. Moscow: Vostochnaia literatura.

60. Vermeulen, H. 2015. Before Boas: The Genesis of Ethnography and Ethnology in the German Enlightenment. Lincoln: University of Nebraska Press.

61. Whitley, R. 1980. Kognitivnaia i sotsial’naia institutsionalizatsiia nauchnykh spetsial’nostei i oblastei issledovaniia [Cognitive and Social Institutionalization of Scientific Specialties and Research Areas]. In Nauchnaia deiatel’nost’: struktura i instituty [Scientific Activity: Structure and Institutes], edited by E.M. Mirskoi and B.G. Yudin, 218–256. Moscow: Progress.

62. Zinoviev, V.P., S.F. Fominykh, D.V. Khaminov, and S.A. Nekrylov. 2008. Kratkii ocherk istorii istoricheskogo fakul’teta TSU [A Brief Essay on the History of the Historical Faculty of the Tomsk State University]. In Istoricheskomu obrazovaniiu v Sibiri 90 let: istoricheskii fakul’tet Tomskogo gosudarstvennogo universiteta v vospominaniiakh i dokumentakh [90 Years of Historical Education in Siberia: The History Department of the Tomsk State University in Memoirs and Documents], 8–35. Tomsk: Izdatel’stvo Tomskogo universiteta.

Comments

No posts found

Write a review
Translate