Книга Татьяны Сафоновой и Иштвана Шанты представляет собой своего рода ремейк работы американских классиков культурной антропологии Грегори Бейтсона и Маргарет Мид, чей метод этнографического фотоанализа (<em>Bateson</em><em>, </em><em>Mead</em> 1942) авторы использовали в своих полевых исследованиях, проведенных в 2000-х годах в трех эвенкийских общинах Баунтовского р-на Республики Бурятия. В книге через визуальный анализ эвенкийской повседневности жизненный уклад охотников-оленеводов Восточной Сибири представлен как микрокосм, открытый другим системам и находящийся с ними в постоянной связи (с. 8).

Этот случай антропологического мимезиса, помноженный на креативность авторов, в целом дал очень хороший результат. Из огромного объема полевого визуального материала – 14 тыс. негативов, 3 тыс. слайдов, 100 часов видеозаписей – Сафонова и Шанта выбрали 577 фотографий и распределили их по шести разделам, которые отражают особенности современной эвенкийской культуры: шаманское дерево, охота, собирательство, оленеводство, новые технологии, нефритовая дорога (т.е. экстрактивизм и инфраструктура) – и соотносятся с актуальными направлениями антропологических исследований. В книге затронуто и множество других вопросов: антропология взаимоотношений человека и животных, антропология эмоций, антропология материальности и т.д. Столь широкий охват проблем стал возможен исключительно благодаря избранному формату публикации. Каждый разворот, за исключением предисловия, включает в себя серию из пяти-девяти фотографий, подобранных по определенной теме, и пояснительный текст, помещенный на соседней странице. Эти фотографии не являются иллюстрацией к тексту; наоборот, текст написан для комментирования фотографий. Многие интерпретации, изложенные в коротких комментариях, основаны на акторно-сетевом подходе.

Рассматриваемые эвенкийские сообщества имеют длительную историю отношений с российским государством. Уже в 1822 г. “Устав об управлении…” поделил сибирских “инородцев” на категории бродячих, кочевых и оседлых. Сегодня большинство эвенков живут оседло, работают или получают социальные пособия и выплаты, т.е. находятся в непосредственных отношениях с государством. Среди эвенков Бурятии немало потомков смешанных браков с бурятами, русскими и представителями других национальностей, что сказывается на их этнокультурных особенностях (<em>Беликов </em>1994). Для меня открытым и дискуссионным остается вопрос, можно ли называть такие сообщества эгалитарными. В концепцию эгалитарных обществ охотников-собирателей не вписываются гендерный состав современных неоседлых эвенков и практики экстрактивизма, направленные на извлечение сверхприбылей. Современные эвенки уже не те охотники-собиратели, которые рассматривались в классических работах. Какие они? Книга показывает и рассказывает об этом, но в ней явно не хватает послесловия, подобного “Этнографической заметке о Бали” в труде Бейтсона и Мид.

Работа Сафоновой и Шанты начинается с раздела “Шаманское дерево”, которое понимается “не только как совокупность вещей, а как живая система, которая повторяет черты организации других микрокосмических сущностей, таких, как зимовьё или сам охотник” (с. 11). Шаманское дерево существует в тексте без шамана. Авторы рассматривают современную практику оставления даров (спичек, сигарет, хлеба, чая и др.) на шаманском дереве, обращают внимание на эти объекты (в интерпретации авторов – субъекты, или актанты) материального мира в контексте эвенкийской повседневности, что уводит все дальше от шаманского дерева, но приближает к пониманию связности и целостности эвенкийской культуры.

Охота у эвенков показана Сафоновой и Шантой как циклический процесс, в который вовлечены охотник, охотничья собака, лошадь, а также материальные объекты, рассматриваемые как участники социальных действий: ружье, охотничья добыча. Подчеркивается, что каждый актор действует (или задействован) в своем особом режиме. На основании фотодокументов авторы выделили четыре эмоциональные фазы в поведении эвенков на охоте – беспокойство, возбуждение, радость и спокойствие (с. 55). Судя по фотографиям, в той или иной степени такие эмоции присутствуют, но поведение эвенкийского охотника ими не ограничивается. Выходу на охоту предшествует момент подготовки и принятия решения (включения в расчет всех обстоятельств места и времени, планирование маршрута, продумывание запасных вариантов и др.), который, судя по выстроенной схеме, не получил отражения в визуальных материалах. Испытывая одно лишь беспокойство, охотник не сможет найти след зверя, просчитать свои и его действия. Такая эмоция на охоте, как радость, и ее намеренное выражение, традиционно свойственные якутам, бурятам и попавшим под их влияние эвенкам, были способом коммуникации с духом-хозяином тайги представителей тюрко-монгольского мира (<em>Василевич </em>1969). Однако у читателя складывается впечатление, что такое поведение на охоте свойственно эвенкийской охотничьей культуре в целом, что не соответствует действительности.

В разделе о собирательстве Сафонова и Шанта рассматривают эту практику как эгалитарную, но исключительно широко и нетрадиционно – как сбор не только пищи (ягод, корней, яиц и т.п.), но и любых других ресурсов (топлива для очага, льда для получения воды, крови домашнего оленя, взятой для ветеринарного обследования). Столь свободная трактовка собирательства позволяет включить сюда практически любые действия человека по жизнеобеспечению. Это любопытный подход, используя который авторы могли бы рассмотреть и собственное собирательство визуальных материалов, что добавило бы пикантности в их анализ. Но есть ли особенности у эвенкийского собирательства? Тезис о том, что собирательство невозможно без беспорядка и хаоса (с. 103), звучит, на мой взгляд, излишне категорично, поскольку эвенки живут не в хаотичной среде, иначе не было бы у них знаний о ее закономерностях, местах, пригодных для охоты, рыболовства, собирательства, устройства стойбища и о многом другом (ср.: <em>Lavrillier</em><em>, </em><em>Gabyshev</em> 2017). Авторы книги полагают, что собирательство “необязательно влечет за собой последующие действия… Ты можешь хранить собранные вещи или отложить решение о том, что с ними делать” (с. 75). Так бывает далеко не всегда; например, сбор ягод (а это быстро портящийся продукт) – обычно заранее планируемое, в том числе по способам реализации, а не спонтанное действие.

Фотографии в разделе об оленеводстве подобраны по нескольким микросюжетным линиям, в основе которых лежат отношения человека и оленя. Они показаны через особенности выпаса (уход–возвращение стада, подкормка животных на стойбище, изгороди для оленей, их поимка, забой) и образы оленеводства в эвенкийской культуре. Нетрадиционный подход к исследованию открывает новые нюансы совместного существования человека и оленя. Интересное наблюдение авторы сделали в отношении стада, находящегося в стойбище, где оно распадается на отдельные единицы и животные отдыхают, не боясь хищников и кровососущих насекомых (с. 115). Эвенкийские домашние олени хорошо приручены, они почти не боятся человека, в контакт с которым вступают буквально с рождения: им делаются метки на ушах, на них ездят верхом и перевозят вьюки, запрягают в нарты. Это возможно потому, что человек целенаправленно формирует стадо, и в результате селекционной работы оно имеет определенную структуру: самцы-производители, холощеные олени, в т.ч. верховые и вьючные, важенки, телята разного возраста. Все они имеют соответствующие названия в эвенкийском языке и дополнительно клички, что говорит о различении эвенками оленей как отдельных самостоятельных особей. В комментариях к фотографиям отмечено, что стадо эгалитарно: любой олень может задать направление движения (с. 109, п. 3). Этологи тоже считают, что во главе стада может оказаться любое животное с повышенным уровнем оборонительной мотивации, однако чаще всего это взрослая важенка (<em>Баскин</em> 2011: 58).

В книге показаны новые технологии, которые используются эвенками, новые средства транспорта, параллельное использование старых и новых технологий (например, ручной и мотопилы, электричества и керосиновой лампы и др.), особенности ремонта техники. Эта сторона жизни современных эвенков получила детальное визуальное и текстовое сопровождение.

Впервые Сафонова и Шанта подняли закрытую тему организации нефритового бизнеса на примере работы эвенкийской общины “Дылача” (в книге община не называется). С 1997 г. она вела добычу на Кавоктинском месторождении светлоокрашенных нефритов до его перехода под контроль государства в 2014 г. и передачи лицензии Забайкальскому горнорудному предприятию (Мнение 2018). Закрытая тема сужает возможности допуска, уменьшает глубину погружения (те же трудности встречают исследователи, изучающие добычу мамонтовых бивней), а также накладывает ограничения на публикацию материалов. Авторы не дают подробную информацию об истории основания общины, ее структуре, этническом составе, экономических практиках, но зато делятся своими эмоциями и ощущениями от созданной в тайге инфраструктуры. Фотографии показывают налаженную систему добычи и транспортировки нефрита в г. Улан-Удэ (и затем в Китай) в период, когда интерес и контроль со стороны государства за добычей нефрита, месторождения которого расположены в местах эвенкийских кочевий, отсутствовали.

Очень важно, что исследователи сформировали богатейшую базу визуальных материалов, с которой возможна дальнейшая работа. В то же время парадоксально, что в этой интересной работе, уделившей внимание самым разным актантам, не слышно голосов коренных жителей. Да, мы видим их в повседневном окружении, но сегодня это кажется недостаточным. Со времени Бейтсона и Мид изменилась и изучаемая реальность, и антропологические подходы. Когда представители коренных народов становятся соавторами антропологов, книги приобретают многоголосие и выводят на новые уровни понимания повседневности (см., напр.: <em>Rose</em><em> </em><em>et</em><em> </em><em>al</em>. 2002; <em>Lavrillier</em><em>, </em><em>Gabyshev</em><em> </em>2017).

Предложенные авторами книги фотографии и их интерпретации вызывают ответную реакцию читателя, заставляют взглянуть на известные и малоизвестные темы под новым углом зрения. Книга будет интересна не только этнографам и антропологам, но и широкой читательской аудитории. Она дает повод поразмышлять о методологии и истории науки, возможности повторения лучших образцов классических работ, а также о том, какие преимущества и ограничения могут встретиться на этом пути.

Книга вышла под грифом фонда Kulturstiftung Sibirien (Фонд культуры народов Сибири) в бумажном варианте и имеет электронную версию, которая размещена на сайте (Фонд б.г.). Фонд проводит большую исследовательскую, издательскую, выставочную и образовательную работу в целях сохранения культурного наследия и многообразия народов Севера.